Был молод и светел в те дни мир.
Всесильные боги
И Предки Великие звезды во тьме зажигали.
Пути протянулись
От края до края, и не было горя и страха.
Но влекомые светом,
Ужасные твари явились из мрака за Гранью:
Драуги льстивые,
Демоны лжи и коварства,
И финдаиане,
С утробой вовек ненасытной,
Эстари нечистые,
В облике, глазу приятном.
Восстал брат на брата, и звезды
Тонули во мраке,
И не было людям спасенья
Ни в толще земной, ни в воде,
Ни на горных вершинах.
Увидев ту боль и страданья,
Боги всесильные
Бросили клич в поднебесье.
Немногие вняли –
Лишь Верные Слову,
Что чтили дом Предков,
Свою Колыбель первородну.
И грянула страшная битва.
Тек реками камень,
В пустыни
Леса обращались. И даже божественной силы
Хватило едва, чтоб победа
Врагу не досталась.
Был горек тот час, но утешили Верных
Всесильные боги – в награду
За ратную удаль
И смелость под натиском вражьим,
Воздвигли над миром
Хрустальную звездную сферу –
Защиту от тварей
Из жуткого мрака за Гранью.

В окно заглянула вторая луна. Ее мертвенный зеленый свет лег на массивный книжный шкаф, на письменный стол черного дерева, на стены, затянутые узорчатым диезским шелком. Зловещее сияние затопило громадную кровать с балдахином, щедро разбросало повсюду бездонные и бесформенные тени.
Клодия медленно повернула голову. Тени были не такими уж бесформенными. Силуэт на полу походил на вурдалака, склонившегося над обескровленной жертвой. Клодия не нашла в этом ничего удивительного. Вторая луна – обитель драугов, демонов лжи. Порой ее свет похищает у людей разум и заставляет их совершать ужасные вещи.
Однако в случившемся этой ночью в замке Фальд вряд ли обвинят вторую луну. Клодия разжала пальцы. Голова Фредерика бессильно завалилась на бок. Бледную морщинистую шею испещряли пятна синяков. На кистях рук, туго прикрученных к спинке кровати, синяки были темнее – когда Фредерик уразумел, что происходит, он пытался бороться. Клодия знала — стоит оглянуться, и она увидит точно такие же синяки на тощих волосатых щиколотках Фредерика. Барон любил странное. За то и поплатился.
Хотя на самом деле барон Фредерик, еще недавно волею небес и самодержца Арагонского властитель феода Сантаре, расстался с жизнью вовсе не из-за пристрастия ко всякого рода извращениям. К ним за последние пять лет Клодия успела вполне привыкнуть.

**

Отец говорил Клодии, что Сантаре издревле славился красотой местных селян. Сам он объяснял сие чудодейственной силой морского ветра, который гонит прочь злых духов, насылающих хвори и недуги. Другие утверждали, что крестьяне Сантаре тайно платят дань феям. По мнению третьих, феод в незапамятные времена посетила сама святая Мистралина. Когда Клодия рассказала отцу про фей и Мистралину, тот усмехнулся в рыжеватую бороду и ответил, что красой Клодия обязана прежде всего матери, а уж потом – ветру, лесным тварям и богам.
Сама она искренне не считала себя хоть сколь-нибудь симпатичной. До того, как Фредерик возвысил (или унизил) Клодию до положения наложницы, ей и в голову не приходило обращать внимание на восторги окружающих — работа дома и в поле оставляла не слишком много времени для осознанного флирта. Да, мальчишки дергали Клодию за длиннющую льняную косу, а на игрищах как-то подрались за право встать в круг рядом с ней. Парни постарше приносили ей нехитрые подарки. Однажды она заметила, как проезжий всадник придержал коня, рассматривая ее. Но что с того? В убогой лачуге Клодии не было зеркала, а поклонники не могли облечь восхищение в слова хоть сколь-нибудь поэтичные. Когда на Клодию впервые пал восторженный взгляд Фредерика, ей было тринадцать лет. Оставалось лишь подивиться тому, что барон, известный сластолюбец, не проведал о ней раньше.
К тринадцати годам большинство простолюдинов успевало постигнуть бесхитростные и жестокие правила бытия. Поэтому Клодия нисколько не удивилась, когда переехала из лачуги, которую делила с родителями, братьями и сестрами, в великолепный Фальд. Статус наложницы имело множество явных и безусловных преимуществ. Осознание сего помогло Клодии примириться с разлукой с семьей. Касательно же остального… Вскоре Клодия обнаружила, что ласки барона вполне могут доставлять удовольствие. Особенно, если вообразить на его месте кого-нибудь другого. Например, Ларго — высокого статного конюха. Или Брау, смешливого кудрявого поваренка. Или Сомерли, могучего молчаливого дозорного с северной башни. Благодаря ветру, феям и святой Мистралине недостатка привлекательных мужчин в Сантаре не ощущалось.

**

Спрыгнув с кровати и стараясь не смотреть на труп, Клодия заметалась по комнате. Медные бубенцы на носках туфелек весело и мелодично позвякивали при каждом движении.
Говорят, забрать чужую жизнь нелегко, но Клодия не испытывала ни раскаяния, ни мук совести, ни страха перед неупокоенным духом барона. Живой Фредерик сулил ей гораздо больше несчастий, чем мертвый, а отправить человека за Грань Всего оказалось просто донельзя.
Избежать возмездия было гораздо сложнее.
Еще недавно Клодия считала, что самой трудной частью побега станет умерщвление барона. Фредерик, хоть и разменял пятый десяток, значительно превосходил ее силой и к тому же понимал в чародействе. До этого момента Клодия и не думала о том, как выберется из Фальда. Гибель Фредерика представлялась ей волшебной дверью, через которую она перенесется за тридевять земель отсюда, где будет жить долго и счастливо. Но стоило отнять пальцы от баронской шеи, как замок наполнился звуками и шорохами. Бряцали доспехи ночной стражи, рокотал густой храп евнухов, а под дверью мягко прошелестели чьи-то шаги. Сразу затем далекий волчий вой напомнил Клодии — опасности поджидают и за пределами Фальда.
Но опаснее и неразумнее всего было встретить рассвет здесь, в опочивальне Фредерика. Клодия один за другим выдвинула ящики стола и наконец отыскала кошель с монетами. Фредерик не трудился запирать стол, а если бы и запер, Клодия знала, где хранится ключ. Она вообще многое знала о своем бывшем господине. Не покинь Фредерик мир живых, он подивился бы тому, какие мысли и тайны нашли приют в прелестной белокурой головке его любимой наложницы.
Жирный ворон в клетке над столом встрепенулся, расправил крылья и бесшумно открыл клюв. Свет второй луны окрасил перья птицы в грязно-белый, с зеленцой, цвет, добавил в проницательный взгляд нотку издевки.
— Только пикни, — процедила Клодия, — я и тебя придушу.
Ворон обиженно нахохлился и замер.
Сжимая кошель в руке, Клодия набросила баронскую мантию поверх своего легкомысленного наряда, сорвала с туфель бубенчики и шагнула к двери.

**

На четырнадцатом году жизни Клодия начала терять очаровательную непосредственность, присущую девушкам, не подозревающим о своей привлекательности. Прожив с Фредериком несколько месяцев, она в полной мере ощутила власть, которой обладает красивая женщина.
Клодия легко освоила капризы и кокетство. Употребив эти приемы, она заняла в замке весьма прочное, как ей казалось, положение. Барон не предлагал Клодию гостям, не ставил на кон за игрой в карты, предпочитал другим наложницам и даже преподал ей грамоту. Клодия быстро пристрастилась к чтению и с удивлением обнаружила, что за пределами замка и деревеньки под его стенами лежит огромный неведомый мир. Которого она, селянка четырнадцати лет, урожденная Клодия Полецвет, скорее всего, никогда не увидит.
По законам великого королевства Арагон Клодия приравнивалась к ценному движимому имуществу и, по сути, ничем не отличалась от породистой кобылы или суки.
Узнав об этом, Клодия твердо решила освоить колдовское ремесло. Тогда волшебство мнилось ей могучей силой, которая вынудит окружающих с нею считаться и выгодно дополнит ее природное очарование. Она стала особенно изобретательна и угодлива в баронской постели, благодаря чему вскоре получила от Фредерика обещание выучить ее магии.

**

Осторожно отодвинув засов, Клодия приоткрыла дверь и бесшумно выскользнула в коридор. Сквозняк всколыхнул мантию, усыпал тело мурашками, стылый камень ожег ступни сквозь тонкие подошвы. В середине марта ночи в Сантаре еще холодны. Но разве небеса оставили Клодии выбор? Затворив за собой тяжелую дверь, она заглянула в узкое окно галереи. На востоке уже наливалась кровью тусклая полоска зари. Наступал самый глухой предрассветный час. Час, когда феи крадут младенцев из колыбелек, а петухи несут яйца, из которых вылупляются василиски. Час, когда вервольфы режут скот и разрывают ночующих в полях путников. Час, когда стражники дремлют над опустевшей бутылкой, закутавшись в линялые меховые плащи.
Сунув кошель под блузу, Клодия быстро зашагала к малой винтовой лестнице. Лестница приведет на пустынную кухню. Миновав ее, Клодия попадет во двор. Если она не наткнется на мучимого бессонницей дозорного, то удастся незаметно добраться до конюшен и…
Неясная тень выступила из стенной ниши и преградила дорогу. Клодия замерла. Вряд ли это был стражник – тень имела весьма скромные размеры, да и двигалась бесшумно. Пораженная страшной догадкой, Клодия отступила на шаг, силясь вспомнить изгоняющие духов наговоры. Слова и пассы всплывали в памяти с мучительной неторопливостью, словно желая дать ужасу расползтись по телу, сковать руки и ноги, остановить сердце. Видимо, душа Фредерика не намеревалась блюсти обычай и дожидаться двадцать первого дня с момента гибели. Она явилась за отмщением прямо в ночь убийства.
Впрочем, с таким же успехом Клодию мог подстеречь голодный призрак, привлеченный смертью барона или растревоженный светом второй луны.
Клодия вытянула перед собой дрожащую руку, выставив указательный с мизинцем и оттопырив большой.
— Кем бы ты ни был, мертвяк, убирайся обратно за Грань! – выдохнула Клодия.
— Ох и натворила ты глупостей, дочка, — негромко и ласково сказал призрак, приближаясь, обретая лицо. – Ну, уж я-то не дам тебе продолжить в том же духе.
— Грейс! – прошептала Клодия.
Кошель выскользнул из-под блузы и с оглушительным лязгом ударился об пол.

**

Обещание Фредерик сдержал. Но, разумеется, ему самому было недосуг заниматься с Клодией чародейством. К тому же в быт барона, еще недавно ленивый и размеренный, врывались ледяные струйки суеты – Фредерик стал чаще отлучаться из замка. Зачастили к нему и гости, с которыми, против обыкновения, барон не пировал, а надолго запирался в кабинете. Что именно так его занимало, Клодия не догадывалась, да и не особенно стремилась – ее отдали в ученицы к Грейс.
Грейс Мятна, сухая горбатая старуха неопределенного возраста, селилась в одной из камор в стенах Фальда. Говорили, Грейс живет на свете триста лет и три года, может убивать проклятьем и разводит в подземельях замка рогатых жаб. Правда то или нет, но Клодия нашла в Грейс чуткую и терпеливую наставницу, как в колдовском ремесле, так и во многом другом.
Друзей, а, тем более, подруг, у Клодии не было. В ненависти к ней прочие наложницы проявляли редкостное единодушие – они завидовали ее молодости, ее красоте и той свободе, которой пользовалась Клодия. Селяне и челядины Фальда за глаза (а порой и в глаза) называли Клодию продажной девкой, открыто предвкушая тот момент, когда барон наиграется с нею и прогонит прочь без гроша в кармане. Потому и друзей, и подруг, и в какой-то мере родителей, Клодии заменила Грейс Мятна. Грейс называла чародейство «плетением», любила чай с коньяком и долгие пространные монологи. Из них Клодия узнала, что Грейс немногим за восемьдесят, проклятья в ее устах по большей части безвредны, а шкура рогатой жабы незаменима при лечении нарывов и лишаев.
И, само собой, из них она многое узнала о колдовстве.

**

Ровный свет лампы в руке старухи озарил закопченные кухонные своды из красного кирпича. В зале, где пузатые черные котлы висят над забитыми золой очагами, она, не задумываясь, повернула направо. Клодия удивилась. Коридор, который выбрала Грейс, вел в душную комнату с длинным столом, на котором кухарки разделывают рыбу, а затем – в тесный чулан, где свалены потемневшие от времени чеканные подносы и глиняные кувшины с отбитыми ручками. Грейс обернулась и ободряюще кивнула. Клодия нерешительно кивнула в ответ.
Оттолкнув ногой надтреснутый кратер, источающий горький запах скисшего вина, Грейс указала на ржавое кольцо в полу. Когда-то руки Клодии не боялись тяжелой работы, но те времена остались в далеком прошлом. Сейчас ее ладони были белы и нежны, как у высокородной. Клодия отложила кошель, нагнулась и с опаской потянула.
Ничего не произошло.
— Сейчас-то, дочка, не время себя жалеть, — шепнула Грейс, склонившись над ней. – До свадьбы заживет.
Клодия виновато улыбнулась и дернула изо всех сил.

**

До того, как с Лин приключилась беда, мысли Клодии о побеге имели довольно неопределенный характер. К тому же из книг она узнала — в ее положении нет ничего постыдного. Испокон веков обстоятельства вынуждали хорошеньких женщин делить ложе с нелюбимыми, но облеченными богатством и властью мужчинами. Более того, и в истории, и в романах, власть и богатство редко попадали в руки писаных красавцев. Клодия не вполне понимала, почему все складывается именно так, но видела, что и тут можно отыскать выход.
Например, найти любовника.
Книжным героиням удавалось скрывать измены с относительной легкостью. В летописях дела с этим обстояли чуть сложнее, но Клодия в себе не сомневалась.
Из осторожности она не заводила интрижек с фальдской челядью, однако теперь в замок часто заглядывали почтальоны и вестовые. Одному из них, стройному чернявому катрионцу, Клодия отдалась с пылом, которого так и не смог пробудить в ней Фредерик.
А где один – там и второй.
Лин, плоскозадая горбоносая ксандрийка с мясистыми бледными губами, огромными зелеными глазищами и неопрятной гривой русых волос, попала в Фальд в зрелом возрасте – барон выиграл девицу в покер. Весь ее вид, начиная от нескладной угловатости движений и заканчивая несмелой зубастой улыбкой ясно давал понять – умом Лин не блещет. В довершение на арагонском она говорила с чудовищным акцентом, позволявшим разобрать от силы слово из десятка. Тем удивительнее стало, когда выяснилось, что Лин уже полгода как успешно скрывает свою связь с баронским псарем.
Вольнонаемного псаря нельзя было наказать прилюдно, потому он исчез без лишнего шума, и вскоре о нем забыли. Зато Клодия отлично запомнила, как толстяк Орс, палач Фредерика, втащил брыкающуюся Лин на эшафот, запихнул в колодки и располосовал спину и ягодицы десятью ударами кнута. Затем палач обрил ксандрийку налысо здоровенным охотничьим ножом и выжег на конопатом лбу слово «шлюха».
Настойчивость, с которой Фредерик требовал ее присутствия на экзекуции, показалась Клодии подозрительной, если не сказать – пугающей. Ей вдруг открылся весь ужас ситуации. Проболталась не Лин – она, наверное, не смогла бы этого сделать при всем желании. Просто пьяный псарь решил прихвастнуть перед поварятами. Конечно, он поплатился за болтливость жизнью, но ведь в случае Клодии любой из ее заезжих любовников мог не опасаться мести Фредерика. Зато на своей земле барон хозяин, а Клодия – его ценное имущество.
Настолько ли ценное, чтобы не уродовать ее кнутом и каленым железом? Даже если настолько, существовали и другие способы отплатить за измену.

**

Через темный сырой подвал они выбрались прямиком в уютную каморку Грейс.
Старуха сдернула с Клодии синюю мантию Фредерика и швырнула ее в очаг. Клодия ойкнула и прикрыла груди, выпирающие из расстегнутой блузы. Другой рукой она стыдливо дернула книзу короткую шелковую юбочку.
— Ты в этом хотела сбежать, дочка? — Грейс вздохнула, но глаза ее улыбались. – Вижу, я вовремя поспела. Вот, надень-ка.
Она отворила дверцу дряхлого, изборожденного трещинами шкафа. До сего дня Клодия ни разу не видела его открытым и думала, что в нем хранятся какие-нибудь особо ценные и редкие снадобья.
Внутри обнаружился дорожный костюм в дерюжном чехле, крепкий посох, окованный медью и потертые кожаные сапоги.
— Это… твое? – спросила Клодия, с недоверием рассматривая одежду. Платье выглядело осколком далекого прошлого, как тот огромный драконий череп, выкопанный отцом на овсяном поле.
— Теперь – твое, — ответила Грейс. – Я-то в юности не могла бюстом похвастать, другим брала, но в остальном впору должно быть. Сейчас-то так, поди, не носят?
Не дослушав старуху, Клодия принялась натягивать костюм.

**

Вопреки усердию палача, Лин не умерла. Хотя, возможно, именно в этом и состоял замысел барона. Обезображенная ксандрийка подметала двор, обрезала кусты, стирала белье, напоминая своим присутствием о неотвратимости наказания. Натыкаясь на Лин, Клодия вздрагивала и отворачивалась. Не раз и не два она просыпалась с воплем, чувствуя, как палач соскабливает волосы с ее головы, как жжет лоб раскаленное железо. Основания для беспокойства у Клодии имелись. Фредерик почти перестал приглашать ее к себе, а при редких встречах был молчалив и мрачен. Правда, в постели барон стал любвеобилен не по годам и даже в некотором роде обходителен, но для Клодии это уже не имело значения. Каждый раз, когда она пыталась вызвать в памяти лицо кого-то из своих любовников, перед ней возникал пузатый кривозубый Орс, сжимающий в щетинистом кулаке мокрый от крови кнут. Сам же Фредерик со временем краше не становился, и Клодия с содроганием понимала, что однажды попросту не сможет пересилить отвращение.

**

Грейс не пользовалась ни баронской конюшней, ни услугами баронских конюхов. Ее мул Майло самой заурядной серой масти обитал в соседней каморе. Когда-то там держали пшено и репу на случай осады, но нынче враги не тревожили Фальд и мул мог невозбранно жить рядом с хозяйкой.
— Езжай-ка через главные ворота, дочка, — сказала Грейс, почесывая мула за ухом. – Мост через ров с февраля опущен – лебедку-то все не починят никак.
— Но меня же остановят! – пролепетала Клодия.
— Тебя – да. А меня – нет, — ухмыльнулась старуха, накидывая на Клодию изодранный грязно-зеленый плащ с бесформенным капюшоном. – Кто ж осмелится спросить, куда это Грейс-драугова-дочь собралась с утра пораньше?
Клодия просияла. Сейчас она не понимала, почему ей не пришел в голову столь же простой и изящный план. Хотя герои романов, которые она читала, редко утруждали себя построением планов. Обычно у них все получалось как-то само собой. Прямо, как у Клодии сейчас.
— Майло не гони, пока в лес не въедешь. А там по Южной гати, вдоль побережья, — продолжала наставлять ее Грейс. – К рассвету из Сантаре и выберешься. До полудня-то тебя точно не хватятся. Мастер Фредерик любил поспать, упокой Мистралина его душу.
Клодия тупо кивнула. Мысленно она уже покинула пределы феода и мчалась на резвом скакуне по бескрайним равнинам к богатству, славе и любви.
— Возьми-ка и это, — Грейс хохотнула, протягивая Клодии почтовый конверт с массивным сургучным оттиском и блестящий стальной перстень с печаткой. – Мне-то они ни к чему, а тебе, глядишь, пригодятся.
Клодия неуверенно взяла перстень, покрутила в руках конверт.
— Открой на первом привале. Не раньше, чем из баронства выедешь, поняла? – посерьезневший тон старухи убедил Клодию, что именно так и стоит поступить. – Прочтешь, а там-то уж сама решай.
— А перстень?
— А перстень носи на удачу, не продавай. Только держи-ка, пожалуй, печаткой внутрь.
— Это оберег, да? – воскликнула Клодия. Ей казалось вполне естественным получить от старой мудрой чародейки, чудесным образом устроившей ее жизнь, и волшебный амулет в придачу.
— Ни магии, ни золота с серебром в нем нет, — буркнула старуха. – На память обо мне сохрани.
— О, Грейс, конечно! – выпалила Клодия, обнимая свою благодетельницу.

**

Накануне барона посетил очередной гость. Говорили, он въехал в Фальд по Южной гати на тощей длинноногой кляче и походил на сборщика податей, охотника за головами или странствующего жреца Мистралины. Грязные одежды, бывшие когда-то белыми, выгоревшие на солнце кожаные доспехи, широкополая шляпа, перевязь с мечом и притороченный к седлу боевой посох не оставляли сомнений в верности этих догадок. Подтверждало их и то, что Южную гать забросили десять лет назад, когда на ней повадился кормиться свеагл. Вроде бы королевские ратники прикончили тварь три года спустя, находились даже те, кто якобы видел чудовище мертвым, но все же с тех пор дорогой пользовались лишь отчаянные храбрецы, носители могучих оберегов или святые люди, благословленные небесами.
Обо всем этом Клодия узнала чуть позже, из пересудов дворовой челяди. В тот момент, когда конь незнакомца ступал по подъемному мосту, она с трудом сдерживала крики удовольствия, обламывая холеные ноготки о грубые камни северной башни. В Фальд давно не заглядывали приезжие, а напряжение последних месяцев настоятельно требовало выхода. Молчаливый дозорный Сомерли как нельзя лучше подошел, чтобы высвободить его.
Она услышала разговор, когда изнуренная, но довольная, возвращалась в свои покои, расположенные, разумеется, на одном этаже с опочивальней барона.
Обычно Фредерик принимал гостей в кабинете или гостином зале. С иными – таких было немного – он общался в лаборатории, занимавшей восточный цоколь замка. Поэтому, когда из баронской спальни донеслись голоса, причем ни один из них не принадлежал женщине, Клодия искренне удивилась и замедлила шаг.
— Нельзя ли взять другую, владыка? – с подобострастной надеждой выговорил Фредерик. – Я в некотором роде к ней привязался…
— А ведь она неверна тебе, — веско произнес низкий представительный баритон. Если б не легкая нотка издевки и толика усталого безразличия, голос вполне мог бы принадлежать человеку судейскому. Например, королевскому прокурору. Клодия отчетливо представила себе черную бархатную мантию на плечах говорившего, а за мантией – все остальное. Она наделила его высоким ростом, крепким сложением и молодым суровым лицом в обрамлении черных кудрей. Положительно, в этот образ можно было влюбиться.
Если б не те страшные слова.
Клодия осторожно приблизилась к двери, замерла и, как пишут романисты, обратилась в слух.
— Пусть так! — отозвался барон. После звуков того, другого голоса его речь походила на блеяние испуганного козла. – Она… нужна мне!
— Нужна всем нам. Ты же знаешь, мы не можем кем-то ее заменить, — оборвал его судейский баритон. – К тому же внешне она не изменится.
— Наверное, вы правы, владыка!
Похоже, Фредерик радовался, что некое сложное решение приняли за него. Словно успокаивая себя, он добавил неразборчивой скороговоркой:
— Я не решался ее высечь и обрить, но так будет в самый раз! А потом… Я же все равно смогу видеться с ней?
— Разумеется! Конечно, она будет не совсем твоей Клодией, даже совсем не Клодией…
Баронский гость расхохотался. Смех его являл полную противоположность голосу. Визгливый и отрывистый, он скрежетал, как рашпиль по металлу, и уж точно не принадлежал красивому молодому мужчине.
Так мог смеяться восставший из могилы мертвец.
Под звуки этого жуткого мертвяцкого смеха Клодия прошмыгнула мимо дверей опочивальни, влетела в свою комнату и рухнула на кровать.
Клодии предстояло о многом подумать.

**

Как и предрекала Грейс, смельчаков, желающих остановить Клодию, не сыскалось. Майло неспешно пересек двор, миновал каменную сторожку, протрусил по мосту и начал удаляться от замка по главной улице. Клодия старательно покачивалась из стороны в сторону и гнула спину, склонившись чуть ли не до самой гривы. Впрочем, в этот предрассветный час оценить ее усердие было некому.
У лачуги родителей Клодия придержала мула. К ее стыду, за прошедшие пять лет она так и не удосужилась заглянуть сюда. Казалось, домик еще больше врос в землю, словно пытаясь спрятаться от окружающего убожества и нищеты. Дверь заменила воловья шкура, единственное оконце заткнули комком пакли, погнутый плуг и обеззубевшая борона под ветхим навесом походили на раздавленного богомола. От баронского казначея отец получил за Клодию десять серебряных стандартов, но эти деньги явно не пошли хозяйству впрок. Конечно, Фредерик мог забрать ее и бесплатно…
Наверное, только здесь Клодию и не считали непотребной девкой. Этого ей теперь не узнать никогда. Ударив мула пятками, Клодия выехала за околицу. Майло пронес ее мимо свежевспаханных полей и бесстрашно углубился в лес.
Разделять невозмутимость Майло было непросто. Леса центрального Арагона были относительно спокойным местом, не в пример чащобам южных феодов, но и здесь одинокую девушку и беспородного мула поджидало множество опасностей. Самой реальной из них оставались волки, к середине весны терявшие всякий страх. Однако Клодия вспомнила и свеагла, и россказни о гоблинах, и байку об эйлерийском алтаре, на который наткнулись охотники в позапрошлом году. Сейчас все это представлялось непреложной истиной. Если б в замке не лежал труп задушенного ею барона, Клодия ни за что не решилась бы пройти здесь. Гать петляла в ольховых зарослях, на бурых от палой хвои холмах раскорячились кусты синелиста и низкорослые хилые ели. Многие из них имели самый угрожающий вид и действительно смахивали на гоблинов, в ожидании жертвы присевших на корточки.
Клодия пыталась зажмуриться и позволить мулу решать возможные проблемы по своему усмотрению, но страх не давал сидеть с закрытыми глазами дольше минуты. Оставалось молиться тем богам, имена которых Клодия сумела вспомнить, и сжимать во вспотевшей ладошке печатку. Она была просто обязана оказаться могучим оберегом…

**

Решение далось Клодии на удивление быстро. Барон собрался сделать с ней нечто ужасное? Что ж, он вряд ли осуществит задуманное, если отправится за Грань Всего. Так или иначе, в одном Клодия не сомневалась – она не станет прибирать хлев и мести полы с изуродованной спиной и клеймом на лбу. А уж тем более не позволит сделать с собой что-то, после чего она будет совсем не Клодией.
Но, увы, она не могла одолеть Фредерика в колдовском поединке. В арсенале Грейс не нашлось бы и десятка заклинаний, способных причинить кому-то вред. Большей их частью Клодия владела весьма посредственно – Грейс настояла, чтобы вначале она освоила целебные чары. До книг же с по-настоящему смертоносными заклинаниями Клодия не допускалась и о срывающихся с пальцев молниях и огненных шарах не смела и мечтать. Заколоть барона коротким мечом или кинжалом представлялось неплохой идеей, но Клодию мутило от вида крови.
Она решила не рисковать.
Переодевание числилось среди любимых постельных игр Фредерика. Разумеется, переодевание ее, Клодии. Сам барон признавал лишь костюм самого себя — старика с обвисшим круглым брюшком, дряблыми морщинистыми ляжками и тощими шерстистыми плечами.
В распоряжении Клодии имелось около сотни разномастных костюмов, начиная с одеяния распутной селяночки и заканчивая платьем не менее распутной королевы Арагонской. Встречались среди них и весьма экзотические: прозрачное белье тончайшего селийского шелка, обуженная кольчуга гномской щитоносицы, русалочий хвост с серебрянной чешуей. Однажды барон обрядил Клодию в громоздкую сбрую из деревяшек, камушков и костей, скрепленных друг с другом кожаными шнурками. При движении все это издавало невероятный грохот. Позже Клодия узнала, что в таком облачении кадэнские эйрайки проводят первую брачную ночь.
Несмотря на всю широту возможностей, Клодия обратилась к бесхитростным, но действенным методам. Черная блуза, шитая золотом, эффектно очертила ее безупречную грудь и талию, а короткая шелковая юбка соблазнительно облегла бедра. На ноги Клодия надела черные же туфли с медными бубенцами на носках, а волосы заплела в косу.
Усилия быстро принесли плоды. Вечером Фредерик пригласил Клодию в опочивальню, где отдал должное ее чувству стиля. В какой-то момент ей даже стало жаль барона. Он вел себя как ребенок, пытающийся вдоволь наиграться с любимой цацкой прежде, чем ее отнимет старший брат. Но вспомнив, как довольно лыбился Фредерик, когда Орс охаживал Лин кнутом, Клодия окончательно решилась.
Изобразить желание и страсть не составило для Клодии труда. Еще проще было шутливо связать барона простынями и сунуть ему в рот скомканные трусики.
А удавить и вовсе оказалось легче легкого.

**

Могучей жирной пятерней Орс ухватил Клодию за волосы и прижал к занозистым доскам колодок. Она попыталась вскрикнуть, но из легких вырывался только жалкий щенячий писк. Вторая доска с грохотом опустилась, намертво замкнув шею и руки. От почерневшего старого дерева разило кровью, потом и страхом.
— Господин Фредерик жалует верных челядинов своей лучшей шлюхой! – зазывно гаркнул палач. В кабаньих сосцах на его необъятной груди пронзительно сверкнули медные кольца. – Целых пять минут для каждого! Подходи и стар, и млад! Хочешь — в рот, а хочешь – в зад!
Клодия рванулась, но колодки держали крепко. Бормочущая толпа с вожделением двинулась вперед. То тут, то там в ней возникали знакомые лица. Мальчишка, подаривший Клодии радужный камушек, – теперь не мальчишка, а широкоплечий бородатый ловчий. Желтолицый мельников сын, который недавно вытащил из бочки рекрутский жетон и которого Клодия шесть лет назад стыдливо поцеловала на задворках скобяной лавки. Поваренок Брау, осмелившийся написать ей признание в любви, сплошь состоящее из непристойностей и орфографических ошибок. Невозмутимый Сомерли, сжимающий древко алебарды. Лин с глупой зубастой ухмылкой на физиономии. Ее голова с жалкими остатками русых волос походила на облетевший одуванчик.
И многие, многие другие. На всех лицах без исключения – похоть или злобная радость.
Клодия почувствовала, как чьи-то руки стягивают с нее мягкие штаны из оленьей кожи – подарок Грейс, лапают ягодицы, а ко лбу, обдавая жаром, приближается клеймо.
С пронзительным визгом Клодия дернулась… и проснулась.
Майло поднял серую башку, меланхолично зыркнул на хозяйку и прянул ушами. Оказалось, Клодия запуталась в спальнике. Поминая добрым словом Грейс, снабдившую ее всем необходимым, и благодаря небеса за то, что не сумела поставить палатку, Клодия выбралась из одеяла. Лоб горел, как будто и в самом деле прижженный каленым железом. Глянув в небольшое оловянное зеркальце, Клодия узрела свое личико, изрядно раскрасневшееся от мартовского солнца.
Тут она вспомнила о конверте. Сунув в рот полоску вяленого мяса и запив водой из фляги, Клодия нетерпеливо сломала печать.
Она перечитывала письмо вновь и вновь, но аккуратные убористые буквы упорно твердили: Клодия – наследница некоего Ларса фон Штейна и обладательница баронского титула. А ведь ей и в голову не пришло поблагодарить Грейс за помощь. До сего момента Клодия даже не думала, какое наказание ждет старуху, если откроется ее участие в побеге.
В итоге Клодия утешилась, решив воздать Грейс сполна сразу после вступления в наследственные права. Теперь, когда у Клодии есть власть, богатство и дружина феода, мало кто посмеет ей перечить. Теперь ей может указывать лишь сам король Арагонский.
— Баронесса Клодия фон Штейн, — громко проговорила она. – Чудесно звучит, правда, Майло?
В ответ мул лишь неопределенно взмахнул хвостом.

**
Из окна Сореала была видна надвратная башня, окутанная строительными лесами. По ним лениво переползали черные фигурки.
Отделку башни не могли закончить уже второй месяц. Для облицовки был выписан из Кадэна изысканный белый мрамор с нежно-розовыми прожилками, но сиволапые холопы его ценности не понимали и понимать не хотели. На прошлой неделе Сореал самолично приказал повесить старшего мастера, высечь десяток сервов и пообещал обшить башню их шкурами, если холопы не научатся с уважением относиться к хозяйскому добру. Брат Сореала, Харт, назвал это отличной шуткой и предложил использовать исключительно филейные части.
Харт до сих пор переживал из-за решения отца, отказавшегося делить феод между сыновьями. Из-за этого последние два года Харта редко видели трезвым и еще реже слышали от него слова, не приправленные злой насмешкой. Но сколько бы вина он не выпил, сколько бы женщин не соблазнил, сколько бы народу не заколол на дуэлях, отцу все равно наследует его любимец Альберт, старший сын в роду де Монте.
По мнению Сореала, брат расстраивался зря. Управлять земельным наделом почти так же скучно, как не управлять земельным наделом, а значит, Харт терял не слишком много. В состав феода входило, не считая замка Дантор, полдюжины городов и около сотни деревень. Отец проводил долгие часы, встречаясь с мэрами, челобитчиками, делегациями почтенных горожан и разбираясь в их убогих делишках.
Иногда простолюдины настолько наглели, что осмеливались выдвигать требования или даже угрожать. Незадолго до Нового года Сореал и Харт с сотней конников достойно ответили на одну из таких угроз и наголову разгромили ополчение Уилкинсона. Совет старшин Уилкинсона, городка на границе с Ксандрией, решительно отказался выплатить Новогодний Королевский Сбор, сославшись на неурожай и на ксандрийцев, которые запросили за покровительство втрое дешевле. Теперь дерзкие ткачи, скотоводы и пивовары гнили на пашнях, а уцелевшие исправно привозили в Дантор сундуки с серебром. Воистину, верно подмечено: сколько у холопа не возьми – два по столько же останется.
Однако война тоже быстро приедалась, входя в размеренную колею повседневной рутины. К тому же нынче войны велись не так, как в старину. Сореал хорошо помнил катрионскую кампанию двенадцатилетней давности. В то время он был оруженосцем у графа Ламбера и еще не заслужил права распускать знамя на поле брани. Сореал считал сие удачей – катрионцы сражались подло и не имели понятия о рыцарской чести. Знамя Сореала не снискало бы славы на полях сражений, где грохочущие картечницы рвали латников на куски, стальные шнуры с шипами рассекали ноги коней, а пищали били без промаха благодаря маленьким зачарованным стеклышкам. Все эти нечестивые устройства, несомненно, были подсказаны катрионцам драугами. И устройства, и производственные цеха, и уйму катрионцев предали огню, но скольких славных рыцарей они вероломно лишили жизни до того!
У ворот раздались крики и грохот. С усталым раздражением Сореал увидел, что криворукие смерды расколотили очередную мраморную плиту. И чему тут дивиться? С тех пор как Арагон ХII погиб под стенами катрионской столицы, дела в королевстве шли хуже год от года. Земля не родила, чернь бунтовала, арагонский стандарт падал в цене, осмелевшие ксандрийцы напирали на границы, а мальчишка, наследовавший трон, лишь кутил и развратничал…
Из-под арки, обогнув кучку сервов, клохчущих у осколков плиты, выехал всадник. «Возможно, почтальон», — решил Сореал. Ни лошадь, ни наездник не были ему знакомы. Донесения из городов и деревень феода доставляли в Дантор вестовые в ливреях Монте. К тому же, по требованию отца, все посланники передвигались на белых скакунах. Сореал проводил глазами прибывшего. Тот был экипирован более чем скромно и, судя по заляпанной грязью одежде и усталой сбивчивой поступи чалого коня, проделал долгий путь.
Дождавшись, пока всадник скроется из виду, Сореал вновь воззрился на ворота. Сегодня, наверное, стоит принять приглашение Харта и хорошенько гульнуть, а потом заехать в Лайрон и как следует прижать кого-нибудь из девок тетушки Нугай. О вышние боги за небом хрустальным, барон Сореал де Монте ничем не заслужил этой чудовищной скуки!
— Господин мой, лорд де Монте желает вас видеть, — голосок Беаль, пухленькой грудастой служанки, оторвал его от построения планов на вечер. Сореал забрал девицу в Дантор в позапрошлом месяце, пожаловав ее семейству пять золотых стандартов и десятикилограммового гуся. За три следующих недели Беаль умудрилась наскучить Сореалу, а еще за одну – опротиветь. Сама Беаль искренне не понимала, за что подверглась опале и напоминала о себе при каждом удобном случае.
— Да-да, сейчас иду, — буркнул Сореал, не оборачиваясь.

**

В кабинете отца Сореалом всегда овладевала робость. Развешенные на стенах потускневшие знамена, изрубленные щиты и зазубренные топоры – все они принимали участие в великих событиях, возвысивших королевство Арагон над прочими странами Леодара. Глядя на этих молчаливых свидетелей минувшего царствования, Сореал особенно остро ощущал свою незначительность. Злые языки величали Арагона XII Сварливым, но те, кто действительно радел за процветание и честь государства, помнили его как мудрого и справедливого короля. К таковым принадлежал и Ард де Монте.
Сегодня к робости примешалось любопытство. Сореалу думалось, что предстоящий разговор обязательно связан с прибывшим в замок почтальоном.
— Сын.
Густой бас Арда придавал значительность любым произнесенным словам. Сореал поклонился.
Отец выбрался из-за рабочего стола и приблизился, подволакивая левую ногу. Катрионский стрелок раздробил бедро Арда во время штурма президентского дворца. С тех пор отец стоически хромал, не желая тратиться на аэнарских чародеев-целителей. Впрочем, это не было проявлением скупости – Ард справедливо полагал, что ему вряд ли придется впечатлять молоденьких девиц на балах или преследовать врагов в пешем порядке.
— Сын, помнишь ли ты, как мы гостили в замке Штейн?
Сореал задумался. В памяти возникли древесные кроны, застилающие солнце, запах печеных яблок, лай борзых и протяжное гудение охотничьих рожков.
— Я хорошо знаю мастера фон Штейна по вашим рассказам, отец, – церемонно ответил Сореал и нетерпеливо покосился на вскрытое письмо, лежащее на столе.
— Месяц назад Ларс ступил за Грань Всего, — прогудел Ард, подняв глаза к потолку. Затем он вновь перевел взгляд на сына. – И перед этим вспомнил о таком шалопае, как ты. Лишь боги ведают почему.
— Я благодарю его за милость и скорблю вместе с вами, отец, — сказал Сореал, гадая, чем лично для него обернется смерть Ларса фон Штейна.
— Так поблагодари еще раз, ибо Ларс включил тебя в число наследников.
— Меня!? – от удивления Сореал повысил голос, чего никогда не позволял себе в разговоре с отцом.
— Да, именно тебя. Ты единственный из моих детей, кто до сих пор не нашел дела по душе. Потому завтра утром ты оседлаешь коня и отправишься в феод Штейн. Там ты поприсутствуешь на оглашении завещания, помянешь славного рыцаря и поохотишься всласть. А у моих сервов появится возможность работать, не опасаясь повешения.
В словах отца Сореалу послышался упрек.
— Я присоединюсь к тебе через неделю-другую, — продолжал Ард, протягивая Сореалу конверт с письмом. – Штейн – дивное место. Может, там ты наконец обретешь себя или хотя бы чуточку повзрослеешь.
— У мастера фон Штейна была дочь, — вспомнил Сореал. – Почему она не наследовала барону?
— История темная, — мотнул головой Ард, – а я не красна девица, чтобы сплетничать. Думаю, все подробности разузнаешь на месте.

**

Из отцовского кабинета Сореал вышел в превосходном настроении. Поездка, приправленная приключениями, и, возможно, любовной интрижкой была идеальным лекарством от скуки. Или, по крайней мере, лучшим, чем вино, карты и непотребные девки тетушки Нугай. Когда-то отец рассказывал, что фон Штейн взял в жены эстарийку. Сам Сореал в это не очень-то верил, но все же предстоящая встреча с Розалиной – кажется, так звали дочку Ларса, — будоражила воображение. Не меньше взволновало Сореала и завещание. После разгрома баронской лиги тридцать пять лет назад Ларс, выступавший под знаменами короля, целиком посвятил себя путешествиям. Из своих странствий он привозил удивительные вещицы и не менее удивительные истории, которые маленький Сореал с удовольствием слушал у камина зимними вечерами. В исполнении отца эти рассказы приобретали оттенки эпоса, наполнялись лязгом мечей и свистом стрел. Но Сореалу больше нравились моменты, в которых барон встречался с волшебными существами. Став старше, Сореал не единожды представлял себя в окружении прекрасных, загадочных и маняще соблазнительных эйраек и эстариек, таких непохожих на скучных и глуповатых арагонских девиц. Впрочем, эпизоды, в которых Ларс умело разгадывал древние тайны, имели не меньшее очарование. А теперь Сореалу предстояла встреча с дочерью барона, эльфийской полукровкой, и доля чудесных сокровищ Ларса. Слава богам за небом хрустальным, иногда мечты сбываются!

**

Гилберт сидел спиной к двери, склонившись над книгой. Когда Сореал отворил дверь, мальчишка даже не шелохнулся. В комнате было холодно и темно, лишь у кресла, в котором он устроился, горела тусклая лампа с закопченным стеклом.
Юный Гилберт Эйнхандер служил у Сореала оруженосцем последние пять лет и успел великолепно зарекомендовать себя. У Гилберта имелся лишь один недостаток – пристрастие к книгам. О нет, Сореал ничего не имел против настоящих книг – солидных томов, оправленных в серебро и бронзу, с текстом, выведенным твердой рукой опытного каллиграфа, с цветными иллюстрациями, уникальными творениями мастера. Стоя на полках, такие книги придавали обстановке торжественность, при случае их можно было с гордостью показывать гостям, наконец, при надлежащем хранении они являлись отличным вложение капиталов. Гилберт же читал жалкую дешевку, ширпотреб. Эти книжонки сотнями отрыгивал печатный станок. Потом их раскупали мелкопоместные дворянки, студентки Аэнарской магической академии, жены богатых горожан и прочий люд, не заслуживающий ни малейшего доверия. Сореал догадывался, почему эти книжки читают женщины, но не мог взять в толк, что в них находит его оруженосец. Отважный и смышленый, не лишенный мужской стати, Гилберт легко мог найти себе более достойное развлечение. Правда, замок Эйнхандер был заложен еще при жизни его отца, рыцаря славного, но привыкшего жить на широкую ногу. А для молодецких забав деньги – ингредиент куда более важный, чем ум и обаяние.
Гилберт сидел неподвижно, закутавшись в плед и приткнув книжку к грязному колпаку лампы. Неслышно подкравшись к креслу, Сореал заглянул юноше через плечо, сощурился, силясь разглядеть мелкие угловатые буковки. «Сэр Гэвин содрогнулся от отвращения, — прочитал Сореал. – К рыцарю приближалось создание нечестивое и богомерзкое: наполовину козел блеющий, наполовину змий огнедышащий, наполовину – лев рыкающий. Сердце сэра Гэвина преисполнила праведная ярость и он обнажил свой могучий меч… »
— Оно и видно, что автор этой ерунды наполовину олух, наполовину дурак, наполовину – чурбан неотесанный, — наставительно возвестил Сореал, выхватив у Гилберта книжку.
— Простите, господин барон, я не заметил, как вы вошли, – Гилберт вскочил, чуть не опрокинув светильник.
— Прощаю, — объявил Сореал. – Но послушай доброго совета…
Оруженосцу лишь недавно исполнилось восемнадцать. Глядя на Гилберта с высоты своих тридцати лет, Сореал полагал не только правом, но обязанностью вложить ему в голову хоть немного ума-разума.
— Романы пишут глупцы, ничего не знающие о жизни. Да и вообще, как может у чего-нибудь быть три половины?
— Господин барон, но здесь же не про наш мир, а про другой, — начал сбивчиво оправдываться Гилберт, — в нем может быть все, что угодно!
— И слышать ничего не желаю, — отрезал Сореал, бросив книжку в камин. Та раскрылась в воздухе и плюхнулась в кучку пепла, несколько листков вылетело из дешевого переплета и спланировало на пол. Гилберт тяжело вздохнул.
Сореал положил на подлокотник кресла серебряную монету.
— Простите, господин барон, но книга стоила три медяка, — гордо вскинув голову, Гилберт протянул стандарт Сореалу.
— Прими в счет будущих трат. Завтра утром мы уезжаем. Приготовь коней, почисти оружие и доспехи, в общем… собери все необходимое. – Сореал наклонился, поднял выпавшие страницы и, скомкав, зашвырнул в камин. — Да, кстати, я поеду с Фессахой. Кусач, Пятнышко и Задира ее боятся, подбери других скакунов.
Гилберт молча поклонился.

**

Комната Фессахи запиралась снаружи. На прошлой неделе рабыня исполосовала когтями дочку пекаря – бывало, Сореал любил поваляться с ней на мешках с мукой. Пекарь исправно доставлял хлеб к столу Арда де Монте вот уже двадцать лет. Поэтому пришлось отрядить пекарю двадцать золотых стандартов на приданое дочери – по стандарту за год службы, а Фессаху посадить под замок. Повернув ключ, Сореал вошел и прикрыл за собой дверь.
Фессаха дремала, приняв одну из тех царственно-ленивых поз, в которых художники изображают пухлых барышень, похожих на кусочки зефира. Конечно, она была куда соблазнительнее этих изнеженных молочно-белых девиц. Рослая, крепкая, пышногрудая и в тоже время наделенная изяществом и грацией пумы — потому-то Сореал и купил ее, почти не торгуясь. Фессаха принадлежала к племени людей-котов — так с легкой руки аэнарских работорговцев окрестили ее народ. Эти существа обитали в Кадэне, в лесах на границе Серых Земель, не зная огня, одежды, оружия и Всеобщего языка. В том числе, поэтому люди-коты не были ходовым товаром. Злобные и дикие, почти не поддающиеся дрессуре, вооруженные острыми когтями и клыками, они представляли интерес лишь для истинных ценителей экзотики.
К таковым Сореал относил и себя. Укрощение Фессахи было для него занимательной игрой, заставившей скуку надолго умолкнуть. Игрой, без сомнения, опасной – строптивица наградила Сореала несколькими впечатляющими шрамами.
Увы, покорная Фессаха лишилась львиной доли своего очарования. В ее стройном гибком теле, местами покрытом короткой шелковистой шерсткой, на дне ее диковатых золотистых глаз с вертикальным зрачком скрывалась самая обычная женщина – истеричная, болезненно подозрительная и не блещущая умом. Правда, Фессаха худо-бедно освоила Всеобщий язык, но больше никаких сюрпризов не преподнесла. Она страшно кричала по ночам, точила когти о паркет, пугала сервов, загрызла дорогущего племенного быка и закончила тем, что в припадке ревности изуродовала пекарскую дочку. После того происшествия Сореал избил Фессаху дубинкой и лишил своего общества на неделю.
Ему никогда не приходилось извиняться перед женщиной, не собирался он делать этого и сейчас. Сореал уселся на ковер рядом с рабыней и властно положил ладонь ей на загривок.
Фессаха вздрогнула, прижала уши. Над ее бедрами недовольно замелькал пушистый хвост, верхняя губа скользнула вверх, обнажая клыки. Сореал напряг руку, не дав дикарке подняться.
— Хесс простить Фессаха? – Сореал почувствовал, как рабыня обмякла под его пальцами. – Сегодня не бить Фессаха твердый дерево?
В ее голосе и позе ощущался весьма откровенный призыв. Фессаху, как и всех недалеких женщин, возбуждала демонстрация грубой силы.
— Фессаха долго ждать хесс. Хесс желать лечь с Фессаха?
Сореал задумался. За прошедшие семь дней соблазнительные формы и дикарская прямота рабыни несколько истерлись из его памяти. Это не возвращало Фессахе былой привлекательности, но создавало легкий ореол новизны.
— Пожалуй, — ответил Сореал, навалившись на нее.

**

Ночью подморозило, а утром выпал снег. Сореал с сожалением оглядывал ровный белый ковер, устлавший двор замка – по такой погоде неплохо было бы поохотиться. Подъезжая к надвратной башне, Сореал придал лицу надменно-угрожающее выражение. Сервы выстроились у арки, согнув спины и сжимая шапки в руках. Фессаха обежала его коня и злобно зашипела на крестьян, словно уловив настроение Сореала. Гилберт трясся на своем тонконогом пегом муле, кутаясь в старый меховой плащ. Объемистые мешки с поклажей позади оруженосца дробно позвякивали – помимо прочего, Сореал приказал упаковать набор серебряной посуды.
— Будете плохо работать, дуралеи, натравлю на вас Фессаху, — процедил он, миновав нового старшего мастера, унылого долговязого детину в вонючем овчинном тулупе.
— Ваша воля, барин, — ответил тот ему вслед. В голосе холопа мелькнула нотка ехидства, но Сореал рассудил, что сегодня может не обращать на сие внимания. Пускай теперь смердов дрессируют Альберт и Харт.

**

Жизнь Айдена состояла из нудятины, тягомотины и отчаяния. Пока он не встретил Сиилин. Не каждому так везет, точно-точно!
Сиилин всегда хотелось завести питомчика – маленького, миленького, беззащитного. Феи вообще очень заботливы и нежны от природы. Едва взглянув на Айдена, чахнущего, как росток без полива, Сиилин поняла – ее святая обязанность подобрать его и выходить, да! Это случилось на прошлой неделе или около того. Одним словом, давно. С тех пор она всенепременно присматривала за ним.

**

Место было по-настоящему укромным – как Айден и хотел. Травы лесом стояли вокруг, а сверху конспиративно покачивались соцветия подсолнуха.
В большом мире за пределами Вечнозеленого Поля весна только вступала в свои права, но здесь, в поместье Фин-Сеалов, уже поспел урожай. Золотистый ячмень, тяжелый от зерна, клонился к земле, яблоневые рощи источали аромат, от которого становилось легко на душе, на виноградных лозах, как изысканные украшения, висели гроздья — янтарные, нежно-зеленые и черные с матовым голубоватым налетом. Скоро начнется жатва. Мама и сестры будут готовить сладкий эль, и душистый сидр, и, конечно же, «Росу Черного Леса». И он, Айден, будет им помогать. Потом, в конце мая, тетя Лайла исполнит танец встречи лета, прямо под звездным небом накроют столы…

**

Сиилин всенепременно жертвовала собой, чтобы спасти Айдена от безрадостного существования. Она не оставляла его ни на минуту. Чем больше времени проводишь один, тем больше странных идей лезет в голову, да! Чего доброго, еще потянет книжку почитать! Всем известно, чтение – прямой путь к скучной жизни и одинокой смерти! О нет, а вдруг Айден опять беседует с цветочками?! Мог бы и с Сиилин поговорить!

**

Помимо роскошных ярко-рыжих волос, тетушка Лайла славилась чародейским мастерством и рассеянностью. Однако о племяннике она вспоминала чаще, чем о других Фин-Сеалах, и гораздо чаще, чем того хотелось бы Айдену. Вот и сейчас тетя каким-то немыслимым образом отыскала его тут, в надежном убежище среди подсолнухов, где не сумела найти даже Сиилин.
Айден до последнего надеялся, что Лайла пройдет мимо, не нарушая его уединения с томиком «Заклинаний на каждый день». С тех пор как появилась Сиилин, он по-настоящему научился ценить мимолетные минуты покоя. Послюнявив палец, Айден перевернул страницу – за последнюю неделю удалось осилить едва ли четверть книжицы – и обнаружил тетушку заглядывающей ему через плечо.

**

Тетка Лайла сразу невзлюбила Сиилин. Она явно из тех, кто не в состоянии ценить прекрасное. Точно-точно. Ее повадки, ее гардероб, ее прическа прямо-таки кричат: «ЗА-НУ-ДА»! Она даже пыталась отвадить Сиилин от Айдена. Подумать только, подменить Сиилин уродливой жабой или смрадным хорем! Не тут-то было! Это Айден ее питомчик, а не наоборот!
Но в одном тетка хороша и годна, да. Она всенепременно знает, где дурашка-симпатяжка прячется от своего счастья. Ну, то есть, от Сиилин.

**

– Как ты вырос, милый! Взрослеешь на глазах! – Лайла взъерошила ему волосы и пребольно ущипнула за щеку. – Казалось, еще вчера ты часами не мог нащупать нужную нить, а теперь…
Тетушка вздохнула и замерла, с умилением уставившись на Айдена, окончательно смирившегося с провалом попытки припасть к знаниям
–… а теперь сидишь и читаешь серьезные книжки! – она выхватила томик у него из рук. – Ого, даже слишком серьезные!
Лайла хмыкнула, перелистнула несколько страниц и оглушительно захлопнула книгу.
– Так вот откуда эти странные идеи, – Лайла уселась рядом. Подсолнухи и прочая растительность услужливо сплелись под ней в удобное кресло. – Милый, пойми, есть много способов вызвать в женщине страсть, помимо описанных в этой ерундовинке. Они гораздо проще, да и безопаснее при том…
Айден густо покраснел и промолчал, хотя еще не добрался до раздела приворотных чар. Впрочем, промолчал он не из-за того, что ему стало стыдно. Просто коммуницировать с тетей, а тем более возражать ей, было задачкой не из легких. Лайла все не унималась:
– Вот, например, ты призвал в качестве волшебного помощника блудливую фею…
– Она не такая!
– Ах, Айден, конечно такая! Все феи таковы – они блудливы от природы! Намедни твои сестры жаловались, что паршивка блуждает по винодельне, глумится над работниками и в доме тоже творит всякое… – Лайла нагнулась, заглянула ему в лицо. – Может, подумаешь о вороне, сове или горностае? Классика не устаревает.
– Тетя, ты ведь прекрасно знаешь, – Айден выпрямился, – можно призвать помощника заклинанием, но нельзя…
– Верно-верно! – голосок Сиилин раздался сверху. Закинув голову, Айден увидел фею, оседлавшую стебель подсолнечника. – Ты не заставишь меня бросить питомчика, старая ведьма. Я за ним присматриваю!
– Как хочешь, милый, – тетушка не обратила на Сиилин внимания. Во всем поместье Лайла Фин-Сеал единственная могла игнорировать пикси, не подвергая опасности здоровье и честь. – Если ты предпочитаешь надежности жабы, мудрости совы, интеллекту ворона, ловкости горностая…
Похоже, Лайла вознамерилась в очередной раз перечислить достоинства волшебных питомцев, отмечая их полное отсутствие у Сиилин. Айден старательно изобразил на лице интерес – от тетушки было легче избавиться, притворившись внимательным слушателем.
– …девичьи перси размером с черешнину и мозг размером с недозрелую горошину… Хотя, знаешь, то, что ты призвал именно фею, о многом говорит. В частности, о твоей готовности начать разгульную жизнь. Ох, Айден, мне будет тебя не хватать! – Лайла приложила к уголку глаза кружевной платочек. Затем извлекла из кармана сложенную вчетверо бумажку и подала Айдену. Попытка Сиилин выхватить листок провалилась с треском, как и сама фея, с размаху грохнувшаяся в заросли.
Айден пробежал письмо глазами.
– Штейн? Это недалеко… – он не успел закончить. Сиилин плюхнулась ему на плечо и сунулась в текст.
– Да, милый, – ответствовала Лайла. – Если тебе понадобится совет, помни: я всегда рядом. С двух до пяти пополудни.

**

Сиилин еще даже не начала толком приносить удачу, а Айдену уже повезло! Какой-то дядька подарил ему хороший, годный замок, набитый золотом, драгоценностями и прочей ерундой, а потом умер. Очень умно и своевременно поступил. Сиилин порядком утомили Айденовы родственники с их гадскими замашками — дрянной скучный народец. А тетка хуже всех остальных, вместе взятых! «Мозги из гороха»! Подумать только, какие оскорбления приходится сносить в этом доме! Понятно, отчего у милашки-симпатяжки такой заморенный вид. По приезду в замок она решила всенепременно взяться за Айдена поосновательнее. Например, найти ему гладкую дылдочку и начать его разводить. Смена обстановки всем идет на пользу, точно-точно!

**

Тетушка давно осаждала Айдена с предложениями покинуть усадьбу и посмотреть, как она выражалась, «доступную часть мира». Оставалось лишь надеяться, что Ларс скончался вследствие естественных причин, а не из-за желания Лайлы приобщить племянника к «разгульной жизни». В конце концов, с чего бы барону оставлять замок именно Айдену?
Впрочем, так или иначе, там наверняка имеется парочка феенепроницаемых комнат…